Учись, студент, барьеры брать

Квартирный вопрос закаляет характер, добавляет житейской мудрости и чувства юмора
 
Вот и дождались абитуриенты зачисления! Но теперь надвинулась другая проблема. Где жить во студенчестве? Кому-то купят квартиру, кто-то заедет в общежитие. Но настоящие счастливчики поселятся на съёмных квартирах с проживанием бок о бок с хозяевами. Этих воспоминаний им хватит на всю жизнь.
 
Замачивала электровилку
Когда я поступала в институт, второй корпус общежития только строился, поэтому количество мест было ограниченным, и полагались они «целевикам», комсомольским вожакам, представителям малых народов Севера и прочим льготникам. Ни к одной из этих категорий я не относилась, поэтому с иногородними девчонками мы разбрелись по съёмным квартирам.
Моей первой хозяйке было за шестьдесят, и звали её Мария Степановна. За глаза я называла её Манюней. Проживание с ней в одной комнате обходилось мне в 20 рублей. Приблизительно это равно сегодняшним шести тысячам в месяц. Манюня была патологически жадной. Если она куда-то отлучалась, то опускала электрическую вилку в стакан с водой, чтобы я не смогла включить телевизор. Заниматься по ночам запрещалось, дабы не тратить электроэнергию. Если набегало несколько лишних копеек, мне читали лекцию, и я эти копейки доплачивала. Мылась хозяйка самым дешёвым хозяйственным мылом, на которое всегда приклеивала ниточку, чтобы сразу увидеть, если я вдруг его использую.
Иногда к тёте Маше приходила соседка, и тогда накрывался стол – на блюдце выкладывалось на каждого по деревянному яблочку, от одного вида которого сводило скулы. К ним добавлялось по две карамельки и паре галетных печеньиц. Экономно заваривался чаёк – и начиналось пиршество!
Ночью я лежала навытяжку, боясь шевельнуться. Тётя Маша спала как пожарная лошадь, но под настроение выговаривала мне, что просыпалась из-за заскрипевшего подо мной дивана.
Мария Степановна никогда не была замужем, не имела детей. Однако очень любила читать мне наставления, что меня никто не возьмёт в жёны, если я ещё раз некрасиво задёрну занавески или не столь рьяно брошусь выносить мусор. Я терпела, понимая, что первый курс – не лучшее время менять квартиру. Манюня ставила мне в пример свою последнюю квартирантку, которую выгнала за воровство: «Бывало, украдёт деньги, я её гоню, а она цалует меня и цалует: «Тётя Маша, я больше не буду!» А ты больно неласковая, хоть и не воруешь».
 
Рубль был, да сплыл
Когда в мае я готовилась к сессии, Мария Степановна познакомилась с бодрым 70-летним фронтовиком, имеющим серьёзные намерения. Она пригласила его домой, приготовив по такому поводу щи из свежей капусты. Я скисла, поняв, что дело зашло далеко. Жить со мной в одной комнате молодые не захотят. Я попросила хозяйку потерпеть неделю, пока найду другую квартиру. Но Манюня очень боялась упустить своё счастье и искала повод выдавить меня. На следующее утро, как только я открыла глаза, она торжествующе объявила об исчезновении рубля, который хранился у неё на шкафу. Не говоря ни слова, я положила ей на стол свой «рубиль», собралась и ушла. Весь день я прочёсывала микрорайон, спрашивая бабуль на скамейках, не сдаёт ли кто комнату. Патрулировала безрезультатно до позднего вечера, но в квартиру не вернулась, проведя ночь на вокзале в зале ожидания. На следующий день мои сокурсницы Лина и Лида помогли мне собрать вещи и забрали к себе, в такую же «хрущобу», где они жили втроём с бабулей. Манюня напоследок обронила слезу, попросив у меня прощения за то, что она, оказывается, одолжила «рубиль» соседке и забыла. Даже вернула мне копеек 60, которые я не успела у неё «прожить».
 
Пиво заедала сахаром
И стали мы жить в полуторке уже вчетвером. Девчонки как-то умудрялись спать валетом на коротенькой кровати, а мне нашли сломанную раскладушку, на которой можно было только сидеть. Поэтому я подставляла к ней несколько ящиков из-под посылок, застилала их одеялом и так спала.
Хозяйкой была старенькая баба Шура, тихая и безобидная. По десять рублей мы отдавали её дочери, которая навещала мать только в день платы. Вся её дочерняя забота заключалась в том, что она просила нас варить бабе Шуре кашу, покупать сметану и творог.
Бабуля от старости ходила под себя, поэтому запах в комнате стоял невыносимый. Сделав лужу, она конфузливо затирала её половичком и тихонько садилась в уголок на свой диван. Мы тут же мыли пол с хлоркой. Дело усугублялось тем, что баба Шура обожала пиво. Она покупала трёхлитровую банку, прятала её за диван и потихоньку попивала из неё, виновато оглядываясь на нас. Пиво заедала почему-то сахарным песком, черпая его столовой ложкой. Когда банка опустошалась, начиналось представление. Шура выходила в центр комнаты и дробила пол сухонькими ногами, распевая тонким голоском частушки про Василёчка с голубыми глазками. Войдя в раж, она начинала сбрасывать свои пожитки с балкона. Но наши вещи она никогда не трогала. Однажды со свистом летящий Шурин валенок ударил по затылку мужчину, который выгуливал собачку. «Девчонки, уймите бабку! Мы милицию вызовем!» – кричали соседи снизу. Мы гнали хулиганку поднимать валенки, и она, величественно подметая ступеньки мокрым подолом своей длинной ночнушки, спускалась вниз.
Учиться в таких условиях было более чем проблематично. Иногда бабе Шуре хотелось, чтобы мы с ней поговорили. Во время Великой Отечественной она работала на военном заводе, похоронила двух мужей, одна вырастила дочерей. Но нам, конечно, было не до неё.
Летом, вернувшись из стройотряда, я зашла в квартиру. Баба Шура привычно лежала на диване, а на зеркало шифоньера было наброшено покрывало. На столе белела записка, и я шагнула мимо хозяйки прочитать её. «Девочки, я в морге…» Я потом поняла, что это написала дочь нашей бабули. А в тот момент, похолодев, не помня себя я вылетела из квартиры.
 
Ночевали под дверью
Последней в моей квартирной эпопее стала «трёшка», где мы с подругами Верой и Галкой снимали комнату. Хозяйка тётя Аня одна растила двоих детей. Кроме своевременной платы, в наши обязанности входило учить уроки с пятиклассником Валеркой и помогать Ленке, студентке техникума. Заодно мы должны были следить за её моральным обликом. Ленкин облик оставлял желать лучшего, поэтому мать и дочь периодически по ночам очень громко выясняли отношения, когда гулёна заявлялась далеко за полночь. На кухне стоял крик выше крыши. В нашу дверь периодически с грохотом летели какие-то подручные орудия воспитания. И так часов до четырёх утра. Мы включали свет, занимались своими делами, с нетерпением ожидая финальный дочерний визг: «Заткнись, дура, девчонок разбудишь!!!» Обычно после этого всё стихало, и мы падали в кровать как подкошенные. Утром мы просто не могли подняться, чтобы идти в институт.
Однажды тётя Аня ушла на работу в ночную смену, а Валерку отправила к бабушке. Ленка, забрав ключи, в одном из подъездов устраивала личную жизнь. Мы пришли после второй смены уставшие и голодные, ткнулись в запертую дверь и, как собаки, устроились под нею, желая Ленке большого личного счастья. Довольная Ленка вернулась в третьем часу ночи, и только тогда мы поняли тётю Аню, которая периодически кричала, что убить её мало. В этой квартире мы прожили весь второй курс.
А на следующий год мы наконец-то заехали в новенькое общежитие. Скажу сразу: те, кто получил боевое крещение на квартирах, отличались от рафинированных челябинских девочек и развесёлых коммунаров, живущих с первых дней в общежитии. Мы были терпимее, опытнее и дружнее. И на всю жизнь остались лучшими подругами. Было это более тридцати лет назад.
Надёжных вам друзей, студенты, с которыми можно вынести любые тяготы студенческой жизни!

Поделиться публикацией